Благотворительность – хорошая лакмусовая бумажка

Елена Николаевна Токарева

Директор фонда «Близкие Другие»

– Елена, расскажите, как началась ваша работа в фонде.

Я планово закрыла собственный бизнес и задумалась о новой интересной работе. В это время поступило предложение пройти собеседование в фонд «Близкие Другие». Почему бы и нет? Я не была далека от благотворительности, ко мне часто обращались, как к предпринимателю, и я помогала. А здесь такая возможность – посмотреть на благотворительность изнутри. Кстати, у учредителей был очень интересный подход к собеседованиям. На очередной встрече мне задали вопрос: «А вы вообще работали с людьми с тяжелой инвалидностью? Нет?» И меня отправили в рамках уже существующего проекта в детский дом. Там было достаточно лайтово: розовые стены, белые занавесочки, рисуночки, – все чисто и красиво. Да, дети были немного необычные, но никакого сверхвпечатления на меня это не произвело. Про себя подумала, что все отлично, будем работать, помогать детям. И когда я вернулась, меня спросили: «Ну как? Какие впечатления от поездки? Сможешь с такими детьми работать? Да? А теперь съезди во взрослый интернат!»

И там, честно сказать, я испытала шок...

Мы приехали в день, когда была Масленица. Сразу 150 подопечных, которые были совершенно разные внешне и по темпераменту, вывели в общий зал. Учитывая, что большую часть времени они проводят в замкнутом пространстве, им непременно хочется с тобой пообщаться: потрогать, поговорить, поспрашивать… Такое гипервнимание абсолютно нестандартных на тот момент для меня людей оказалось психологическим испытанием. Я приехала домой, упала на кровать и просто три часа смотрела в потолок, мозг пытался справиться с увиденным. Но после этого произошло внутреннее переосмысление, зачем я иду на эту работу. Это не просто «интересно», здесь моральная составляющая необъятна.

– Страшно было переходить из бизнеса в благотворительность?

Страхов не было. По сути, очень много общего: поиск финансов на запуск проектов, бухгалтерия, управление персоналом, ведение переговоров, заключение договоров, – это хорошо мне знакомо. К тому же, приступив к обязанностям, сразу окунулась в работу над гала-концертом. Было невероятно динамично – работа велась круглосуточно без выходных. Но оно того стоило – мы собрали более 2,5 миллионов рублей. 

Уже позже я поняла, в чем сложность фандрайзинга. На порядок проще продать товар, который имеет определенные характеристики и кому-то точно нужен. А здесь мало того, что продаешь эмоции, так еще необходимо найти людей, внутренне готовых к благотворительности. 

Много было встреч интересных, но с отрицательным результатом. В чем-то и по моей вине: не убедила, не донесла мысль, эмоционально не включилась. Я выходила с таких встреч и понимала – нет, эта организация ничего нам не даст. Но меня это не останавливало, в бизнесе тоже не все получается с первого раза. Поэтому от встречи к встрече я совершенствовалась: готовила план, изучала характеристики человека или компании, училась работать с возражениями. Это приносило свои результаты.

– Готовы были к такому количеству отказов? Морально это очень тяжело.

Я это прошла, работая с недвижимостью. Главное, не принимать все на свой счет и не думать, что отказали лично тебе, что это ты плохо сделала свою работу. Факторов отказа немало: человек не готов сейчас жертвовать, нет денег или ему нужно подумать, с кем-то посоветоваться. Но я хочу сказать, большое количество людей реально хотят заниматься благотворительностью, но не знают как, и не знают с кем. 

Огромная сложность еще и в том, чтобы объяснить благотворителю, зачем вообще нужен фонд. Мы же не работаем с подопечными напрямую. Мы собираем средства для нескольких организаций сразу, а они уже осваивают средства на подопечных, согласно заявленным проектам. Возникает вопрос, зачем нас «кормить», если можно дать деньги напрямую в благотворительную организацию? 

Приходится объяснять, что фонд ведет политику непрерывной помощи, тогда как организации могут испытывать дефицит средств и другие трудности с реализацией проекта. Мы закрываем пробелы там, где это необходимо именно сейчас, чтобы дети не оставались без реабилитации или люди в ПНИ не теряли контакта и знали, что и сегодня, и завтра к нему обязательно придет его педагог или волонтер. Любой перерыв – это откат назад в физическом и психологическом здоровье наших подопечных.

– То, что вы уже работаете не на себя, а для других, придавало уверенности?

Для этого периодически стараюсь встречаться с подопечными, чтобы свою моральную составляющую поднять. Когда ты долго сидишь за бумагами с цифрами и на телефонных звонках, не видя людей, это снижает работоспособность. Другое дело, когда ты приходишь и видишь глаза конкретного подопечного, от этого морально заряжаешься. У них проблемы, которые невозможно исправить, но при этом поразительная вовлеченность в жизнь. Это очень стимулирует работать, а какие-то неурядицы, даже свои личные, просто перестают волновать.

– Есть история, которая перевернула внутренние ощущения от работы и дала понимание, что вы сейчас находитесь в правильном месте?

Это было мое первое посещение взрослого интерната. Мы с сотрудниками, уже работающими там, пришли в отделение, чтобы навестить подопечных. В одной из палат подошли к девушке с ДЦП. Одно из многочисленных осложнений при таком заболевании заключается в том, что кости, если не заниматься реабилитацией, застывают в определенном положении. И это навсегда. 

Так вот девушка лежала на кровати, как Волочкова, в поперечном шпагате – ноги на 180 градусов к туловищу. И в таком положении она уже несколько лет прикована к палате, потому что ни в одно кресло посадить ее невозможно. Она вынуждена в этих стенах проводить всё свое время, общаться с одними и тем же соседями… Самое страшное, что она хорошо понимала свое положение. Мне кажется, это самое сложное сочетание, когда физически человеку помочь нельзя, и он это знает.

И когда мы подошли и спросили: «Как твои дела?» Помню этот взгляд, в котором было сказано всё… Что, ну какие дела? Человек просто существует...

Это дало колоссальное понимание того, что необходимо делать все, чтобы качественно улучшить жизнь этой девушки и в глобальном плане всех людей с ТМНР. 

– Кто стал для вас проводником или наставником в работе? 

Многие коллеги. В-первую очередь, Мария Островская. Она супер-эксперт, имеет большой опыт, многие вопросы в начале обсуждались и решались с ней. По финансовым вопросам мне помогала работающая в то время в СПб БОО «Перспективы» Женя Евгеньева и наш главный бухгалтер Екатерина Гончарова. Светлана Мамонова в плане PR очень много мне дала нужных советов. Замечательные специалисты окружили и окружают меня, готовые помочь с нестандартной задачей. Спрашивать не боялась, всегда у них чему-то училась.

– Узнав благотворительность изнутри, три года работая с людьми с ТМНР, скажите, какие глобальные вопросы нужно поднимать в обществе, чтобы перевернуть отношение к положению людей с тяжелой инвалидностью. 

В первую очередь, работа с населением – необходимо рассказывать о сложности жизни людей с инвалидностью. Им нельзя помочь один раз, эти нарушения на всю жизнь.

И наша задача – дать им те услуги, которые в интернате не оказывают. И хотя интернаты сейчас хорошо финансируют, создать домашние условия в таких огромных заведениях невозможно. Нет элементарной возможности выбрать еду, которую хочется или погулять не по графику. Не можешь одеться в то, что нравится, не можешь посмотреть телевизор, когда хочешь. У них нет даже телефона или компьютера в свободном доступе. Они всё время ограничены во всём! Надо давать возможность осваивать технику, выходить на прогулку, выезжать на природу или на экскурсии. Мы с вами на карантине с ума сходили, у здоровых людей «крыша ехала» в замкнутом пространстве с одними и теми же лицами, даже если эти лица – твоя любимая семья. А когда ты вынужден жить в замкнутом пространстве постоянно, это же колоссальная психологическая нагрузка. Надо объяснять, что сопровождаемое проживание, к которому давно пришли европейские страны, когда это небольшие коллективы, когда специалисты и волонтёры постоянно с ними находится и персонала больше, качественно улучшает их жизнь.

К сожалению, ещё с советских времён всё, что не входит в стандартные рамки, проще закрыть и не говорить об этом, и не показывать. Население привыкает, что этого и нет вовсе. Некоторые вообще делают огромные глаза: «Какие взрослые интернаты? Такие существуют?» Для многих это открытие.

Второе, это прививать культуру благотворительности. Формировать привычку маленькими суммами, но ежемесячно жертвовать. Платишь за Интернет один раз в месяц – отправь ещё 100 рублей на благотворительность, это не обременит личный бюджет, но станет посильным вкладом в общую копилку.

Меня сильно удивляет, что в России люди, от души жертвующие большие деньги на благотворительность, почему-то этого стесняются. Я вам денег дам, но не надо об этом говорить. Вот с чем это связано? Не могу себе объяснить. 

Ещё, я считаю, благотворительность простимулировали бы налоговые льготы для юридических лиц. Сейчас этого, к сожалению, нет. Вернее есть, но там такая ничтожная  льготная ставка, а бумажной волокиты в разы больше. Бизнес должен видеть выгоду, даже в этом направлении.

В законодательстве есть и другие пробелы. Например, мама, которая имеет пенсию на 

ребенка-инвалида и сидит при этом дома, официально не может выйти на работу, – лишится пенсии. И таких много противоречий не в пользу родителей и людей с ТМНР.

– Интересно узнать ваше мнение, куда движется благотворительность? Есть какой-то очевидный вектор: интернет, социальные сети, или наоборот крупное финансирование от организаций?

Мне кажется, важно работать со всеми слоями населения. Молодёжь живет в интернете, там успешно реализовываются массовые сборы. Главное – правильно выбрать ресурс и стимул.

30-40 лет – это самая активная жизнь, когда ты детей поднимаешь, сам реализовываешься, совершаешь крупные покупки. Людям этого возраста некогда еще и чужими вопросами заниматься, им нужно дать простой и понятный инструмент посильных рекуррентных платежей по 100-500 рублей, чтобы они могли не в ущерб семье жертвовать. 

Люди старшего поколения от 45 до 60, поверьте, хотят общаться. Дети выросли и ушли, внуков еще нет. И они несколько лет после бурной семейной жизни предоставлены сами себе. Таких людей можно и нужно привлекать на встречи, волонтерство, поездки в ПНИ. Им важно что-то еще дать этому миру: заботу, внимание, – сил в них еще много. У кого-то уже есть пассивный доход и самое время заняться улучшением мира. 

В бизнесе, если мы говорим про крупные пожертвования значительно быстрее достигается результат, если есть личный контакт с руководителем организации, рекомендации и абсолютное доверие фонду.

В целом, дифференцированно подходить к каждой аудитории и к каждому человеку, к которому ты пришёл за помощью.

 – Каким бы видите фонд в будущем? 

Задача нашего фонда стать флагманским в стране, экспертом в вопросах работы с людьми с тяжелыми множественными нарушениями развития, вести методическую работу, обучать специалистов, давать технологию работы новым НКО. Хотелось бы улучшить финансовую составляющую, хотя и сейчас у нас хороший результат, но стремимся к большему. Мы должны завоевать полное доверие общества, как финансовый институт, аккумулирующий и распределяющий ресурсы для нашей целевой группы.

– Расскажите, как благотворительность повлияла на вашу жизнь.

С приходом благотворительности в мою жизнь произошла переоценка, если не окружения, то представления о людях точно. Мне казалось,  я хорошо знаю людей, с которыми общаюсь. Как же я удивилась, когда многие спрашивали, зачем вообще я пошла в благотворительность, зачем жизнь себе усложнила, если все хорошо? Многие давали деньги, но просили ничего не показывать и не рассказывать про подопечных, не нагружать психологически. Были разговоры, а нужно ли вообще людям с такой тяжёлой инвалидностью помогать. С другой стороны, помощь   неожиданно приходила от тех людей, к которым я даже не думала обращаться.

Благотворительность – хорошая лакмусовая бумажка.